От первого лица: Гага рассказывает о «Клопе»
Художник об идее переиздания
Как возникла идея второй раз обратиться к книжке «Клоп» Маяковского?
Её я делал сорок лет назад, когда мне было сорок лет, а Маяковскому, в том году — 1973 — было бы восемьдесят. Вернее, тогда мне было тридцать пять лет: книжка делалась почти пять лет. Мне заказали сделать подарочное издание книги Маяковского «Клоп» филиал издательства «Искусство», которое находилось в Ленинграде, а центр был в Москве.
Почему? Потому что они знали, что я — один из тех художников, которые любят Маяковского, а, они знали, что мой дед Николай Кульбин близко сотрудничал с Маяковским, когда последний был ещё совсем молодой человек. Дед мой, Николай Кульбин, был одним из вождей русского футуризма, авангарда. Вокруг него собиралась большая группа молодых футуристов, среди которых и был Владимир Маяковский. Мне предложили сделать, я, конечно, с радостью согласился, потому что редкий заказ.
Я — один из тех художников, которые любят Маяковского
Второй мой удачный заказ. К тому времени я уже закончил Академию, но в основном делал какие-то такие книжки детские, малоинтересные. А тут была очень интересная работа, я, повторюсь, с радостью согласился. И мне сказали, чтобы я делал совершенно без оглядки, а ведь у нас всегда нужны были какие-то оговорки. Я считался ещё не очень правильным, так сказать, художником со стороны…хм… не такой уж был соцреалист, вообще не был никакой соцреалист. Мне и сказали: «Плюнь, делай как тебе Бог на душу положит». Ну а я стал делать свободно. Старался делать как делали футуристы сами: они же не оглядывались. И Маяковский — тем более! Он ломал всякие традиции. Я также решил последовать такому «стилю». И вот на протяжении этих лет… Книжка должна была выйти в 1973 году, к восьмидесятому юбилею со дня рождения Маяковского, но книжка вышла с опозданием на год. Она вышла в только в 1974 году, потому что дорога была не очень легкая, вернее, даже сказать с большими препятствиями. Руководители проекта, как сейчас говорят, увидели, что я уж слишком сильно, так сказать, стал отступать от каких-то книжных традиций… ну, им так казалось. Хотя, в общем-то, им нравилось, но они боялись, что это в высших властях не пропустят, как, собственно, и получилось.
Несколько раз мне приходилось ездить в Москву, показывать, добиваться. Тогда еще были живы люди, которые помнили Маяковского, моя затея очень нравилась, среди них были: народный артист Валентин Плучек, руководитель театра Сатиры, он сам принимал участие в первой постановке «Клопа», которую делал Мейерхольд, музыку писал Шостакович, ну и сам Маяковский там участвовал, конечно, это был 1928 или 1929 год. Плучек даже мне написал предисловие, что сразу остудило страхи в головах редакторов ленинградских. Вот такая охранная грамота была.
Второй раз опять появились какие-то опасения, насчет того, что книжка не в том русле идет, и я тогда обратился к Александру Дейчу. Дейч тогда опубликовал воспоминания о моем деде. Деичу тогда понравилось все и он мне сказал, чтобы я попросил отзыва Лили Брик. Я не подозревал, что она еще жива. Лиля Брик меня приняла, ей тоже очень понравилось. Она даже сказала: «Ручаюсь, что и самому Володе», — как она называла Маяковского,— «это бы понравилось». Но она меня предупредила — её защита может только повредить, потому что, как она выразилась: «Меня начальство не любит». «Но я Вам дам совет: в связи с тем, что существует Юбилейная комиссия и заместитель председателя Юбилейной комиссии — поэт Симонов, Константин Симонов, то я Вас рекомендую, чтобы он Вас принял. А ему это понравится». Симонов меня на следующий день принял. Ему тоже очень понравилось и он спросил в чем дело, какие препятствия. Я сказал, что московский директор этого издательства считает… Да, почему пришлось предпринять такое серьезное путешествие: потому, что когда книжка была почти готова и она должна уже через месяц выйти на прилавки, то из Москвы пришло письмо за подписью директора основного издательства московского — книжка не выйдет. Причем мне даже не дали прочитать это письмо, потому что оно считалось «закрытым». В этом письме я обвинялся как формалист, как художник, который не понял содержания и, там было сказано, «надругался над памятью Маяковского». У нас, конечно, все были перепуганы тут в Ленинграде. Тем боле, кончалось письмо, как я позднее узнал, тем, что всех, кто ответственен за это издание, должны были быть наказаны — вплоть до снятия с работы. Хотя одним из самых главных ответственных был этот директор московский, который перед этим все подписал в печать. Я к тому времени уже сдал работу, и я даже получил полный, почти весь гонорар.
Из Москвы пришло письмо за подписью директора основного издательства московского — книжка не выйдет
Мне было обидно, что напрасно была проделана такая работа и она не выйдет, а ещё из-за меня пострадают люди, которые мне помогали, я имею в виду работников издательства. Я сказал, что я поеду в Москву, добиваться выхода книги. Они только криво усмехнулись, говорят: «Мы тебе советуем не ездить, потому что ничего ты не добьёшься. Ты не читал письма, там очень серьезные обвинения, и радуйся тому, что ты получил деньги, что деньги от тебя не отнимут». Я говорю: «Это приятно, конечно, что не отнимут, но…». Короче говоря, я приехал в Москву и, в конце концов, я встретился с Николаем Симоновым. Симонов принял меня в своем кабинете, мне он понравился, красиво: висели работы Пикассо, которые художник поэту подарил. Меня он спросил: «А что, собственно, их не устраивает?». Я назвал ряд пунктов, которые не устраивали и пугали этого директора. Симонов говорит: «Сейчас сделаем так, что все эти пункты превратятся в достоинства», и подмигивает мне. Стал звонить директору издательства, я фамилии называть не буду, его и в живых-то, конечно, нету, я рядом сидел в кабинете, слушал. И я понял, что этот звонок бесполезен, он бросил трубку и говорит: «Да-а, серьезные, видимо… Но он же не может же, действительно, отказаться от своего письма, поскольку оно было написано неделю назад и как же он может изменить свое мнение. Но я, все равно, думаю, что мы издадим ее. Конечно, к юбилею книжка не выйдет, но в результате мы это дело победим». И тут же сидела его секретарь-машинистка, которой он продиктовал письмо, прямо слету! Она записала его экспромт — письмо, которое он якобы послал мне по почте, на своем бланке, с подписью. Где он очень хвалит мою работу, и что вот читатели хорошо примут книгу, любители Маяковского у нас, за рубежом и вообще. Кончалось письмо фразой: «Вы вправе воспользоваться этим письмом по вашему усмотрению».
Ну и я так — по своему усмотрению и по совету еще своих хороших друзей — воспользовался им правильно, в результате чего книга вышла, но с опозданием на год. С опозданием на год и сразу же она обратила на себя внимание, были рецензии хорошие, получил диплом за нее на конкурсе, называется «Лучшая книга года», но это было тогда, когда Маяковскому был бы восемьдесят один год, а мне был сорок один.
Второй раз, когда вышла книга, уже через сорок лет после первой и мне тогда было восемьдесят, а Маяковскому — сто двадцать. Книжка вышла в издательстве у Тимофея Маркова.
Я очень рад был, конечно. Тут уже все было безо всякой цензуры, то, что я хотел, то и делал. Но я не один был, еще коллектив участвовал авторов и рецензентов. И называлась эта книжка не просто «Клоп», а «Гага рисует „Клопа“». Получилось так, что эта книжка вышла к моему уже не сорокалетию, а восьмидесятилетию, а Маяковскому к его сто двадцатилетию. Идея издать книгу была Тимофея, вернее, ему предложили несколько человек. Они знали, что книжка уже раритет и хотели ее переиздать, а потом придумали издать историю создания этой книжки. Сделать так предложил галерист Сергей Ватрушин, а также заведующий Отделом новейших течений Русского музея Александр Боровский. И Тимофею эта идея понравилась, и книжка вышла. Одна сама-по-себе, отдельно продается. Также был специальный такой тираж, очень маленький, в который вошли две книги: тридцать три книги удалось купить у разных людей старого издания и точно такого же размера — тридцать три книги новых, которые помещаются в одной коробке и двадцать пять эстампов — разворотов книги, сделанные при помощи шелкографии Алексеем Парыгиным, художником и печатником.
22 октября 2014 года.